Люди вокруг срываются, рассуждают о дружбе, смотрят в закрытые окна. Ты слушаешь, веришь, не делаешь выводов - остро, а в пальцы - похоже на звезды - впиваются тонкие битые стекла. Ты ловишь глазами, руками, губами - дыхание, терпкую изморозь, пламя. У бога сегодня - праздник, он не в себе, не в тебе, ничего, никого не знает. И кто-то смеется, уходит, теряет последние нервы. А ты стоишь и не понимаешь какого черта, причем уже десять столетий как не, наверное. А кто-то рядом рыдает, глотает терпкие слёзы, а ты думаешь: "Черт, ну сколько еще? Надоело до невозможного..." И если бы сам не стоял на грани, над пропастью, это было бы несерьезно. Ты нервно и молча, всех и каждого в тартарары. Потому, что мы не в себе, и потому, что мы ничего обо всем не знали. Ты сидишь на окне и слушаешь как кто-то чужой о дружбе. Так смешно и, кажется, так надрывно, что в общем-то и ему самому не нужно. И тебе на секунду кажется - это ты за туманом на донцах глаз прячешь бездну и битые стекла. И в эту секунду хочется просто жить и убить всех, так слепо глядящих в окна. А потом начинается вера, и кто-то звонит, говорит, говорит, не дышит. А ты глухо молчишь и надеешься - не услышит, черт возьми, он тебя не услышит.